Если вчера война... - Страница 54

Майор снова появился только вчера после обеда. Зашел, вежливо поздоровавшись, минут десять говорил. в общем-то, ни о чем, незаметно, как ему казалось, поглядывая на наручные часы, и вскоре убрался восвояси, унося с собой как чистые, так и исписанные подполковником листы. Перед уходом предупредил, что завтра с ним, очень может быть, захочет встретиться Сам, и потому стоит получше выспаться и отдохнуть. Никаких вопросов Крамарчук ему не задавал — за неимением оных. Да и не испытывал он, честно говоря, особого желания что-либо спрашивать, смутно подозревая, что и майор ощущает нечто подобное относительно необходимости отвечать. Михаил вообще был какой-то, используя привычный для подполковника сленг, «вздрюченный» — то ли по каким-то своим делам, то ли в связи с предстоящей встречей, и Юрий счел за лучшее ни в какие подробности не углубляться. Как говорится, меньше знаешь, крепче спишь. И лучше высыпаешься. Последнее — в том смысле, что на лесоповале поднимают рано...

С этой исполненной глубочайшего оптимизма мыслью он и отправился в койку, подсознательно надеясь, что эта ночь не окажется его последней ночью, проведенной в комфортабельных условиях, с трехразовым питанием, хорошими папиросами и коньяком под рукой. Реакции Сталина он представить себе не мог. В смысле, представить реакции реального Иосифа Виссарионовича. а не того гротескного персонажа из анекдотов и обличительных публикаций конца восьмидесятых — начала девяностых годов. Да, Берия ему поверил — но поверит ли Сам? Посчитает ли «отец всех народов», что изложенные неким подполковником несуществующей армии (эту, впервые произнесенную лейтенантом Качановым словоформу Юрий очень хорошо запомнил и частенько повторял) сведения стоят его высочайшего внимания и, главное, доверия? Если посчитает — хорошо, а если нет? Тогда и думать не чего. Вон, окно открыто, решеток нет, третий, а по меркам конца века почти что четвертый этаж. В любом случае убьется. Хотя если разговор с Вождем пойдет «не туда», до окна его уже не допустят. Факт...

Подполковник встал с кровати, натянул галифе и, нашарив на столе папиросы, подошел к окну. Пожалуй, уснуть уже не удастся, разве что под утро. Юрий с досадой поглядел на пустой стол: ну и на хрена Миша забрал с собой всю бумагу? Сейчас бы сесть да поработать, отгоняя дурные мысли, часиков до четырех. Глядишь, еще чего полезного вспомнил бы. Хотя что уж там вспоминать — выложился он за эти дни на все сто, припомнив все, что знал — от тактики действий германских войск до необходимости отрывать траншеи полного профиля вместо ячеек и замены «смертных» медальонов на обязательные индивидуальные жетоны. Писать больше, по сути, было не о чем.

Вздохнув, подполковник закурил, присев на широкий, не чета нынешним, подоконник. За распахнутым окном спала столица огромной страны, страны, еще не испытавшей ни тьмы светомаскировки сороковых , ни круглосуточного неонового бреда девяностых. Москвичи еще не знали, что их ждет через неполный год, как не знали этого ленинградцы, киевляне и одесситы. Вот только... ждет ли? Или ему все же будет позволено что-то изменить? Нет, даже не Сталиным, а самой Судьбой, с неведомой целью забросившей его в эти далекие годы. Юрий с неожиданной остротой почувствовал свое одиночество и чуждость для этого времени. Кто он здесь? Просто потерявшийся во времени нежданный гость, против своей воли заброшенный в далекое прошлое...

В дверь негромко постучали. Подполковник дернулся было, однако тут же и успокоился: если бы что-то изменилось и пришли за ним, стучать бы по – любому не стали. Хотя Миша вчера и вправду был какой-то... не такой. Не из-за него ли? Да нет, вряд ли... нет, точно не из-за него.

— Войдите, — разрешил Юрий, зажигая настольную лампу.

— Простите, товарищ Крамарчук. — В дверях неожиданно — для Крамарчука, разумеется, неожиданно — возникла «сержант Вера». — Я тут вашу старую форму принесла. И ботинки. Товарищ майор завтра просил в этом быть. Разрешите, я вот тут на крючок повешу, а то вдруг изомнется.

— Вера, — вдруг решился подполковник, немного стыдясь своего вида (хорошо хоть галифе надел), — вы не составите мне компанию? А то что-то не спится. Совсем. И на душе как-то тяжело.

— Мне нельзя, товарищ Крамарчук, не положено.

— Буквально пару минут, а, товарищ сержант? Пожалуйста. Обещаю не разглашать никаких государственных тайн и не приставать. Ни в каком смысле. Мне просто одиноко, понимаете? Хочется с кем-то поговорить. Присаживайтесь. Завтра у меня, похоже, будет тяжелый день. — Едва не сболтнув насчет встречи с одним большим человеком, подполковник вовремя остановился, решив не подставлять ни себя, ни девчонку. Грустно улыбнувшись, он выставил на стол едва початую бутылку коньяка , вторую из принесенных за эти. Остальные так и остались запечатанными. Рюмок, разумеется не было, только стаканы, однако и до них дело не дошло.

— Простите, товарищ Крамарчук, мне пить нельзя.

— Ну, тогда и я не буду. — Он спрятал бутылку обратно под стол. — У вас сегодня, наверное, Суточное дежурство? Уже полвторого, а вы все еще на ногах.

— Нет, товарищ Крамарчук, — девушка вполне искренне улыбнулась, — если честно, я просто ждала, пока подготовят вашу форму. Правда, к чему такая спешка, я не знаю, — на всякий случай добавила она пресекая возможные вопросы.

— Значит, вы теперь из-за меня не выспитесь? Бедняжка.

— Да ну что вы, я ж привычная. Сейчас пойду, покемарю пару часиков, мне хватит.

— Давно служите, Верочка? — Если честно, подполковник понятия не имел, о чем говорить дальше ему просто было приятно присутствие рядом живого человека. Особенно такого красивого человека. Хотя он и понимал, что, несмотря на все эти искренние улыбки и широко распахнутые глаза, завтра с утра на стол майору ляжет ее рапорт с подробным описанием их «посиделок» и списком вопросов-ответов. Впрочем, его это нисколько не волновало: никакой крамолы в происходящем он не усматривал, а рапорт? Служба в НКВД — НКГБ — это, знаете ли, не на текстильной фабрике работать.